А возможно и так...
Внезапно найдено:
Не лепо ли ны бяшетъ, братіе, констатировать, что любое расставание, любой переезд - оставляет на душе липкую пленочку гадливости; при минимуме общей собственности в момент взаимного отторжения двух людей их интересы вдруг сталкиваются на какой-нибудь тарелочке, подушке, книге или пластинке. Куда ты потащила три диска Kingdom Come, это я их покупал! - Но ты же ненавидишь эту музыку, ты покупал их для меня, разве нет? - Я покупал их для коллекции, а не для тебя; ты уходишь, а моя коллекция остается со мной. И не жалко пластинок, жалко, что, слушая их, ты думала, что это подарок, кусок чьего-то внимания, который остается с тобой, покуда сама захочешь. Швыряешь брезгливо, и после этого пятнадцать лет у тебя нет этих пластинок, но вывернутый наизнанку кусок внимания, такой подарок наоборот, остается с тобой против твоей воли. И против твоего разумения при очередном переезде ты сама прихватываешь чужой зонт, так как что-то внутри тебя отчаянно хочет сделать твое отсутствие в чужой жизни более материальным. Чтобы владелец зонта, выходя под дождь с непокрытой головой, нуждался если не в тебе, то хоть в украденном тобой предмете.
Да-да, иногда времена запоминаются нам благодаря исчезнувшим или никогда не существовавшим вещам, вроде того кольца, которое он обещал, но никогда не купил. Вроде сапог, пропавших у бабы Тани в тридцать шестом году. Великолепных кожаных сапог, более живых, чем ее покойные супруги. Хочется немедленно дистанцироваться от чужих вещей, даже если это твои собственные вещи, только что переметнувшиеся в неприятельский стан. Но как бы ты ни дистанцировалась, это не имеет ни малейшего значения: отныне, и покуда хватит памяти, на месте этих вещей воцаряется их отсутствие.
И как бы ты ни твердил, что тебе ничуть не жаль, и абсолютно не уперлась оставленная бывшей жене дача с крошечным огородом, - на месте дачи вырастает лакуна размером с жену. Нет, еще больше, размером с ваше неслучившееся общее будущее, в котором на даче рассыпаются искрами в печи столькие славные вечера. И ты понимаешь ясно, что ей тоже не уперлись кособокий домик и шесть кустов смородины, она не их хотела. Она хотела, чтобы ты постиг размер утраты. Чтобы никогда не дотянулся жадными руками до пылающих в печи вечеров.
И чем больше вещей ты бросаешь, кочуя, на кратких стоянках. Чем больше тщишься освободиться от ненужного барахла и гордо воспарить над чужими обретениями. Тем большими слоями патины обрастаешь почему-то; твоя жизнь делается доверху набита отсутствием, а оно не легкое, оно весит как минимум столько же. Тем больше подходят к твоему грядущему надгробью слова Арагона из стихотворения про отсутствие счастливой любви: "Sa vie est un etrange et douloureux divorce". Жизнь есть разрыв, мучительный и странный.
Отсюда
У неё есть книги, о ней пишут, и я, если покопаюсь, найду и имя, но лучше не надо.
Не лепо ли ны бяшетъ, братіе, констатировать, что любое расставание, любой переезд - оставляет на душе липкую пленочку гадливости; при минимуме общей собственности в момент взаимного отторжения двух людей их интересы вдруг сталкиваются на какой-нибудь тарелочке, подушке, книге или пластинке. Куда ты потащила три диска Kingdom Come, это я их покупал! - Но ты же ненавидишь эту музыку, ты покупал их для меня, разве нет? - Я покупал их для коллекции, а не для тебя; ты уходишь, а моя коллекция остается со мной. И не жалко пластинок, жалко, что, слушая их, ты думала, что это подарок, кусок чьего-то внимания, который остается с тобой, покуда сама захочешь. Швыряешь брезгливо, и после этого пятнадцать лет у тебя нет этих пластинок, но вывернутый наизнанку кусок внимания, такой подарок наоборот, остается с тобой против твоей воли. И против твоего разумения при очередном переезде ты сама прихватываешь чужой зонт, так как что-то внутри тебя отчаянно хочет сделать твое отсутствие в чужой жизни более материальным. Чтобы владелец зонта, выходя под дождь с непокрытой головой, нуждался если не в тебе, то хоть в украденном тобой предмете.
Да-да, иногда времена запоминаются нам благодаря исчезнувшим или никогда не существовавшим вещам, вроде того кольца, которое он обещал, но никогда не купил. Вроде сапог, пропавших у бабы Тани в тридцать шестом году. Великолепных кожаных сапог, более живых, чем ее покойные супруги. Хочется немедленно дистанцироваться от чужих вещей, даже если это твои собственные вещи, только что переметнувшиеся в неприятельский стан. Но как бы ты ни дистанцировалась, это не имеет ни малейшего значения: отныне, и покуда хватит памяти, на месте этих вещей воцаряется их отсутствие.
И как бы ты ни твердил, что тебе ничуть не жаль, и абсолютно не уперлась оставленная бывшей жене дача с крошечным огородом, - на месте дачи вырастает лакуна размером с жену. Нет, еще больше, размером с ваше неслучившееся общее будущее, в котором на даче рассыпаются искрами в печи столькие славные вечера. И ты понимаешь ясно, что ей тоже не уперлись кособокий домик и шесть кустов смородины, она не их хотела. Она хотела, чтобы ты постиг размер утраты. Чтобы никогда не дотянулся жадными руками до пылающих в печи вечеров.
И чем больше вещей ты бросаешь, кочуя, на кратких стоянках. Чем больше тщишься освободиться от ненужного барахла и гордо воспарить над чужими обретениями. Тем большими слоями патины обрастаешь почему-то; твоя жизнь делается доверху набита отсутствием, а оно не легкое, оно весит как минимум столько же. Тем больше подходят к твоему грядущему надгробью слова Арагона из стихотворения про отсутствие счастливой любви: "Sa vie est un etrange et douloureux divorce". Жизнь есть разрыв, мучительный и странный.
Отсюда
У неё есть книги, о ней пишут, и я, если покопаюсь, найду и имя, но лучше не надо.
Никакая теория литературы пока не рассказала мне большего о том, как она, собственно, пишется.
